«Тогда была свобода». Как в 1991 году в Гродно рабочие устроили забастовку и добились своего

Гродно. Начало апреля 1991 года. Несколько сотен рабочих перекрыли улицу Курчатова в районе завода автоагрегатов. Люди в спецодежде на проезжей части, на ограждениях, на тротуарах. Здесь же — руководство завода, города, области.

Это была забастовка.

Впервые за всё время существования СССР гродненские рабочие вышли со своими требованиями. Такого поворота не ожидал никто.

О событиях 30-летней давности для Hrodna.life рассказали Анатолий Хацько и Александр Милинкевич. Анатолий в 1991 году был одним из лидеров забастовки. Александр — заместителем председателя Гродненского горисполкома.

Как всё начиналось

«Любая акция — это искра, вспышка, — говорит Хацько — Чтобы люди вышли на улицу, нужны очень веские причины».

К апрелю 1991 причин собралось достаточно. За последние 10 лет трижды сменилось руководство страны, каждый раз заново определяя курс развития. Экономика умирала. Перестройка и гласность добавили драматизма к картине развала Союза.

Последней каплей для гродненских рабочих стало объявленное правительством повышение цен.

Цена говядины выросла в 4 раза, хлеб и молоко подорожали в 3 раза, школьное питание — в 2,5 раза. Власти обещали заранее провести «упреждающую компенсацию». На заводе автоагрегатов такие выплаты не сделали.

Спусковой крючок забастовок — денежная реформа

Подорожание апреля 1991 года было вторым этапом союзной финансовой реформы. На первом провели обмен денег. Все 50- и 100-рублевые купюры образца 1961 года нужно было за три дня обменять на деньги нового образца. Одному человеку можно было обменять не более 1000 рублей. Остальные накопления обнулялись.

«Протесты начались как экономические, — говорит Александр Милинкевич. — Правительство Горбачева неудачно начало рыночную реформу. Люди не совсем понимали, куда идет страна. Поэтому вышли на улицы, требовали повысить зарплаты и снизить цены. В Гродно несколько тысяч бастовало, в Минске от 10 до 30 тысяч, присоединились Солигорск, Орша, Лида».

«На автоагрегатах забастовка началась из-за невыплаченной компенсации. Люди отказались работать и вышли из цехов, — вспоминает Анатолий Хацько. Рабочие вызвали руководство на разговор. — А улицу перекрыли уже из-за хамского ответа. Тогда уже началось разгосударствление, приватизация. Рабочие упомянули, что надо и про наш завод думать. Директор в резкой форме ответил: «При мне такого не будет. Хозяин должен быть один».

Народ понял — надо самим себя спасать

Так от экономических требований забастовщики сразу перешли к политическим — ситуация развивалась стремительно. «Люди открыли ворота, вышли на улицу и перекрыли дорогу. Все понимали, что сейчас только так можно привлечь к своим требованиям внимание», — говорит Хацько.

По его словам, рабочие были уже готовы сформулировать и высказать свои предложения. «Горбачевская гласность свое дело сделала. Мы читали много, смотрели телевизор. Более-менее пресса независимая уже появилась. По Куропатам открыли информацию. На встречу с Зеноном Позняком многие ходили».

Еще одной предпосылкой для забастовки 1991 года стало и то, что люди осознали — надеяться только на государство не стоит. Нужно самим вытаскивать себя из сложной экономической ситуации. Заводчане с автоагрегатов, как и многие гродненцы в это время, начали «челночить» — по выходным возили в Польшу и Литву товары, которыми «по бартеру» выдавали зарплату.

«Так, как тогда народ помог государству, никто бы не помог. Вывезли все неликвиды, что на складах лежали. От гвоздей до нижнего белья. Золото, телевизоры, электробытовую технику. Оттуда привезли валюту. Государство не могло организовать торговлю и реализацию, а люди смогли. Сами себя спасали и государство спасали», — вспоминает Анатолий Хацько.

На участке товаров народного потребления завода автоагрегатов в 90-х выпускали детские велосипеды «Пингвин» и «Неман». Их экспортировали во все страны Совета экономической взаимопомощи [СЭВ] и даже на Кубу. Получить часть зарплаты велосипедами было удачей. Гродненские «велики» хорошо брали на приграничных базарах в Польше и Литве.

В начале 1990-х всё было по талонам, купонам и карточкам потребителя. В СССР пытались создать распределительную систему, которая обеспечила бы каждого необходимым количеством товаров и продуктов. Но самих товаров и продуктов катастрофически не хватало.

Готовы были стоять и дальше

«Завод стоял несколько часов и был готов стоять дальше, — рассказывает Хацько. — Предприятие наше старое очень. Уже династии сложились, традиции передавались. Люди поддержали забастовку. Перед началом второй смены мне звонили рабочие, говорили, что тоже готовы выйти на улицу в знак солидарности с первой. Но это было уже не нужно. Нас услышали».

Итогом забастовки стало создание стачечного комитета предприятия. В него вошли представители всех подразделений завода. Стачком сразу установил сроки для выплаты компенсации и зарплаты, постановил провести внеочередную профсоюзную конференцию, выразили недоверие руководству завода.

На профсоюзной конференции членов стачкома в полном составе избрали в профсоюзный комитет предприятия. Председателем выбрали Анатолия Хацько.

«На то время профсоюзы занимались больше распределением дефицитов. Делили — кому квартиры, кому общежития, кому мебель или продукты из подсобного хозяйства дать. Мы сразу сказали, что профсоюз будет заниматься главными вопросами — зарплатой и безопасностью труда», — рассказал Хацько.

«Очень скоро к экономическим требованиям добавились политические, — рассказывает Александр Милинкевич. — Партия теряла влияние. Люди требовали деполитизации управления производством, говорили об отставке правительства. Это был удар по престижу власти. Местные тогда оправдывались: «Мы не виноваты. Это Москва не предусмотрела». Но все чувствовали и понимали — больше нельзя не принимать рабочих всерьез, не считать их «за людей».

«Мы первые в городе поставили вопрос о том, чтобы отодвинуть партию от производства, вывести партком за проходную. Вместе с замом директора по кадрам описывали имущество парткома. Я опечатал кабинет своей профсоюзной печатью», — рассказывает Хацько.

Город после забастовки на автоагрегатах тоже «раскачался». Опыт разговора с властями на улице повторили в 1993 году. Зимой рабочие пришли на площадь из-за того, что в цехах не было отопления и руководство не могло решить эту проблему.

Председатель облисполкома Семён Домаш тогда собрал на внеплановую встречу руководителей предприятий и чиновников. Пригласили и представителей заводов — Анатолия Хацько с «Автоагрегатов», Александра Горкова с «Азота» и Бориса Голубовича с «Токарных патронов».

«На нас пытались давить, но было не страшно. За спиной была целая площадь», — говорит Анатолий. Задержаний или репрессий против забастовщиков и участников митинга тоже не было. «Там тоже были милиционеры. И по форме, и „в плащиках“. Но никто даже не думал, что за митинг могут арестовать».

Позже, когда в 2001 году Семен Домаш выдвигался кандидатом на президентских выборах, он пригласил Анатолия Хацько стать своим доверенным лицом.

«Тогда была свобода»

«Цены тогда „откатили“, а Декларацию независимости не приняли — побоялись, — вспоминает Александр Милинкевич об итогах забастовок 1991 года. — Как делать реформы — никто не понимал».

«На тот момент практически все проблемы на заводе мы сняли, — говорит Анатоль Хацько. — Почистили завод от парткома, сократили лишних управленцев, решали вопросы по коллективному договору. Люди стали понимать, что если профком дал добро, то это закон. Наниматель не имеет права его нарушать».

Опыт забастовки, по его словам, еще долго оставался «инструментом воздействия» на руководство завода. Дирекция знала — если не договориться по-хорошему, люди снова выйдут на улицу.

Почему не получилось повторить

Александр Милинкевич отмечает, что в начале 1990-х выборы на всех уровнях были «нормальными, честными»:

«Меня выбирали [председателем Гродненского облисполкома и областного Совета депутатов], Домаша тоже выбирали. Поэтому он и встречался со многими — не было страха. Домаш спокойно к рабочим выходил, он сам был из технической номенклатуры, умел с коллективами работать. Да и все понимали — от таких встреч будет польза».

Не было в начале 90-х и тотального подавления инакомыслия. Милинкевич вспоминает, что «самая оппозиционная газета Гродно, „Погоня“, имела тогда две комнаты в помещении горисполкома», — и заключает: «Тогда была свобода».