Квир-персоны уезжают из Беларуси, чтобы спастись от репрессий и почувствовать себя комфортно, чего они не могли ощутить в своей стране. Редакция Hrodna.life поговорила с теми, кто выбрал для эмиграции Польшу. Спойлер — религиозные поляки оказались толерантными, а белорусские активисты — не всегда. Тем не менее не все готовы оставаться в Польше.
Наста Базар: «Не ведаю, каб у ЛГБТК-людзей адбіралі дзяцей, але страх — быў»
Пасля некалькіх небяспечных сітуацый падчас мірных пратэстаў у Беларусі 2020 года я выехала ў Кіеў на некалькі тыдняў. Але пакуль была там, стала зразумела, што вяртацца не варта — у пошуках арганізатарак жаночых маршаў прыйшлі да ўсіх феміністак, якіх я ведаю. Не тое, што на той момант я была вядомай і публічнай, але існавала верагоднасць, што да мяне цікавасць была таксама. Я прыняла рашэнне заставацца з дзецьмі і партнёркай ў Кіеве. Там жа, у вінным бары на Падоле, як раз ў лістападзе, мы з партнёркай ажаніліся.
Як і большасць людзей, мы думалі, што Новы год будзем сустракаць дома. Але настаў 21 год і стала зразумела, што ўсё надоўга. Ва Украіне, безумоўна, я адчувала сябе бяспечней, таму стала адкрыта гаварыць, што я лесбійка.
Але гэта не падабалася вялікай частцы беларускай дыяспары ва Украіне. Мы атрымлівалі абразлівыя каментары, прыніжэнні, адчувалі дыскрымінацыю. З-за псіхалагічнага дыскамфорту і магчымай небяспекі мы прынялі рашэнне аб пераездзе і ў снежні 2021 года ў Польшчу, дзе жывём і дагэтуль.
Калі казаць пра жыццё ў Беларусі, то там я не бачыла магчымасці быць адкрытай лесбійкай. У першую чаргу, таму што я маці. Я не ведаю гісторый, каб дзяцей адбіралі ў ЛГБТК-людзей, але страх кантакту з сацыяльнымі службамі і ціску — былі.
Нават суседзі не ведалі, хаця апошнія паўтара года я жыла з партнёркай. Людзі тлумачылі сабе тое, што дзве дарослыя жанчыны жывуць разам любым чынам — сёстры, сяброўкі, нават маці з дачкой, але ніяк не партнёркі.
12 апреля 2024 года приняли постановление Министерства культуры № 24, которое вносит изменения в инструкцию «Об эротической продукции». В инструкции проявления «нетрадиционных» отношений между людьми идут в одной строке с некрофилией, зоофилией и педофилией. Эта тенденция к маргинализации ЛГБТК+ персон не может не волновать как представитель сообщества, так и правозащитников.
Квір-кам'юніці (квир — собирательный термин для обозначения персон, чья гендерная и сексуальная идентичность отличны от общепринятых — Hrodna.life) ёсць заўсёды ў любым грамадстве, нават самым гамафобным. У Беларусі, канешне, яно таксама было. Ад закрытых вечарын да публічных івэнтаў і адукацыйных праграм для ЛГБТК. Важна ўдакладніць — у маім атачэнні заўсёды былі абсалютна розныя людзі, бо я не абмяжоўвала сваю камунікацыю па прынцыпу фобій. Але пакуль я была ў гетэра-браку, я не шукала менавіта кам’юніці. Пасля разводу я шмат камунікавала, хадзіла на імпрэзы і мерапрыемствы ад ЛГБТК-арганізацый, якія тады яшчэ існавалі ў Беларусі. Таму так, раней у асяроддзі квір супольнасці было бяспечна і камфортна. Мабыць таму, што гэта было яшчэ і актывісцкае асяроддзе, у якім збольшага былі падобныя каштоўнасці і погляды.
Мы абралі Польшчу па розных прычынах: я ведала мову, гавару з дзецьмі з іх нараджэння па-беларуску, і польская ім павінна была дацца лягчэй, чым мовы іншых краін. Плюс Польшча недалёка ад Беларусі (чамусьці дагэтуль гэта важны пункт). Мы з жонкай разумелі, што Польшча не лепшая краіна для ЛГБТК-супольнасці, але на кантрасце з тым, як справы былі ў Беларусі (і да 20-га году, і тым больш пасля), Польшча падавалася больш бяспечнай.
Спачатку мы пераехалі ў Кракаў. Малапольскае ваяводства — самае рэлігійнае ва ўсёй Польшчы (Согласно переписи населения 2021 года, самый большой процент граждан, относящих себя к какой-нибудь конфессии — на юго-востоке Польши: в Подкарпатском (83,5%), Подляском (82,6%) и Свентокшиском (81,7%) воеводствах; в малопольском — 75,8% - Hrodna.life) Першы час мяне і праўда здзіўляла колькасць касцёлаў і выяваў Ісуса. І пры гэтым, пражыўшы ў Кракаве два з паловай гады, мы ні разу не сутыкнуліся з гамафобіяй ад полек і палякаў. Наадварот — мы здымалі кватэру ў веруючага паляка, які, канешне, разумеў, што мы сям’я, і гэта не было перашкодай, як і з гаспадарамі другой кватэры. У летніку, дзе была мая дачка, важатыя нагадвалі дачцэ, каб яна пазваніла мамам. Такія моманты вельмі прыемныя і нечаканыя.
Але, на жаль, за амаль тры гады жыцця ў Польшчы, мы шмат раз сутыкнуліся з гамафобіяй з боку беларусаў і беларусак. Абразлівыя каментары, жарты, некарэктныя пытанні. Гэта сумна, бо нібы мы ўсе з’ехалі ад несправядлівасці і прагнем свабоды, але аказалася, што некаторыя прагнуць свабоды не для ўсіх.
НДА-сектар у Беларусі быў разгромлены ў 2021 годзе. Большасць арганізацый працягнулі сваю працу за межамі Беларусі. Як актывістка і феміністка я шмат камунікую, супрацоўнічаю з беларускімі арганізацыямі, ініцыятывамі і фондамі, бо працягваю дапамагаць беларускам і беларусам.
Зараз, увосень 2024-га, пачаўся моцны ціск на ЛГБТК-кам'юніці ў Беларусі. Беларуская квір-супольнасць за мяжой, безумоўна, уключылася ў дапамогу.
З польскімі арганізацыямі я таксама мела супрацу, але больш з фемінісцкімі. Напрыклад, увесну 2024 года я разам з беларускімі, польскімі і ўкраінскімі феміністкамі арганізавала ў Варшаве марш памяці Лізы Герцэн «Яе звалі Ліза», які сабраў каля 3000 чалавек. Усе польскія НДА, з якімі я мела кантакт — вельмі адкрытыя і гатовыя дапамагаць. Часам мне здаецца, што мы настолькі адгарадзіліся, што спрабуем для сябе зрабіць усё самі, у той час, калі ў польскіх НДА і актывіста_к ёсць рэсурс, якім яны гатовыя дзяліцца.
Таму, па маім меркаванні, інтэграцыя ў польскую квір-супольнасць цалкам магчыма. Што датычыцца не квір-асяроддзя, то зараз я адчуваю сябе добра і спакойна. Я ведаю, што ў Польшчы таксама ёсць гамафобія, несправядлівасць і парушэнне правоў уразлівых груп, але гэтага нашмат меней, чым у Беларусі. І пакуль я насалоджваюся тым, што нам не задаюць пытанне, калі мы кажам, што мы сям’я, не робяць пужлівага выразу твару і не пагражаюць. Але, безумоўна, нам не хапае роўных правоў для ўсіх, магчымасці мець дакументальнае пацвярджэнне шлюбу.
Насамрэч, пасля таго, як я зрабіла камінг-аўт, не было такога, каб нехта перастаў са мной камунікаваць. Мабыць, я выбірала сабе такое асяроддзе. З блізкіх толькі тата маіх дзяцей ставіцца да гэтага дрэнна, вінаваціць мяне ў тым, што я «даю дрэнны прыклад дзецям». Гэта сумна і шкада, што мы не змаглі захаваць сяброўскія стасункі пасля разводу. З дзецьмі ён камунікуе, але гэта ніяк не мяняе стаўленне дзяцей да нашай сям'і, у якой мы ўсе пачуваемся бяспечна і спакойна.
Што датычыцца маіх мамы і таты, яны мяне любяць, вераць мне і ў мяне, давяраюць і падтрымліваюць. За што я ім вельмі ўдзячна.
«Правовая инициатива написала отчет о ситуации с ЛГБТК-организациями в Беларуси. Наста также работала над ним. Также для поддержки ЛГБТК-сообщества она призывает подписать петицию, которую создали ТгХаўс (безопасное пространство для трансгендерных людей из Беларуси — Hrodna.life). А еще — донатить на помощь белорусским квир-персонам.
Дима: «Пусть эти тёти и ворчали, я не собирался уходить в тень»
Первый раз я бежал из Беларуси, спасаясь от репрессий, второй — из Украины, спасаясь от войны. Если это не делает меня героем собственного ситкома, то я не знаю, что делает.
Я родился в Минске, и если бы не политическая ситуация, которая развернулась в Беларуси, я бы всё равно уехал. Как гей, который всю жизнь сталкивался с травлей, я не чувствовал, что это место может стать мне домом. Ещё в школе меня дразнили, в автобусах надо мной смеялись женщины и быдло (не знаю, как это заменить, чтобы выглядело литературнее), глядя на мою пушистую шубу. Быть собой в Минске — это как идти с плакатом «Я пидор, бейте меня». Но честно, тогда мне казалось, что у меня есть какая-то миссия — быть собой, одеваться, как хочешь, вести себя, как хочешь и выглядеть, как хочешь. И просто показывать этим людям, что мы, квиры, существуем. Пусть эти тёти и ворчали, я не собирался уходить в тень.
Чувствовать себя квир-персоной в Беларуси — это как жить на минном поле. Одежда, татуировки, пирсинг, тонированные волосы (никогда не красился в яркие цвета, тут идет речь именно о тоне выше, чем свой натуральный волос) — всё это сразу делало меня мишенью. Одноклассники, прохожие, и даже случайные попутчики — казалось, все имеют право обсуждать меня, назначать мне стрелки, пихать меня и так далее.
Белорусское законодательство не содержит каких-либо норм, предусматривающих ответственность за преступления на почве ненависти к ЛГБТ, сообщал Правозащитный ЛГБТ-проект «ГейБеларусь» в отчете.
Квир-комьюнити в Беларуси есть, но оно небольшое. При этом, наверное, самое душевное и нетоксичное квир-сообщество на всем постсоветском пространстве. Наши беларусики — золото. Но их мало, поэтому поддержка не особо ощущается, плюс поддержки от общества было также очень мало.
В 2021 году всё изменилось. Я был активным участником протестов после выборов, и это стало для меня точкой невозврата. Я понял, что мне нужно спасать себя — иначе спасать будет уже нечего, и я вместе со своим парнем эмигрировал в Украину. Там было легче дышать, пока не началась война. Потом я оказался в Польше — стране, которую никогда не любил и куда уехал вынужденно из ФРГ, которая отказала мне в легализации, потому что я гей из Беларуси, которая для них, в отличие от России, не выглядит такой уж опасной для ЛГБТК. Они считают, что Лукашенко совсем не угрожает геям. Сюрреализм. Но сейчас не буду об этом.
Я жил полтора года во Вроцлаве, а недавно переехал в Варшаву. После Берлина ситуация в Польше выглядит супергомофобной. Это совсем не значит, что тут нет классных людей, но общий фон такой, что квирам жить здесь не просто. Первые же недели в Варшаве стали стрессом: буквально в первые дни в трамвае на нас с моим парнем «наехал» местный. Просто потому, что я был в майке с вырезом и цепочке. Он кричал на весь трамвай, что я гей, параллельно размахивая возле моего носа бутылкой «Soplica» (популярный польский бренд крепкого алкоголя — Hrodna.life). Когда я посмотрел на других пассажиров в надежде увидеть поддержку, я увидел лишь женщину, которая надвое сложилась от того, как ей было смешно от того, что меня унижают. Остальным было просто все равно и я даже не знал, кто хуже: эта женщина или он.
Что касается активизма, тут всё не просто. В Варшаве в этом году были три прайда, и во всех их организаторами были и белорусы. Наши ребята молодцы, что создают видимость борьбы и объединения, но я, честно, не чувствую смысла в этом. Мне тяжело вкладываться в страну, которая так явно показывает, что ты здесь чужой, чьи жители посылают тебя умирать на войну в Украине (хоть я и белорус), не говоря уже о каких-либо квир-движениях и настроениях. Германия и Португалия (это страны, в которых у меня есть опыт не только путешествий, но и жизни там некоторое время) — совсем другое дело, вот там я чувствовал жизнь! Там люди смотрят на тебя, а не сквозь тебя, там хочется быть частью чего-то большего.
Личное окружение помогает справляться: у меня здесь много потрясающих друзей, но все они, как правило, белорусы и украинцы, поляки как общество для меня закрыты.
Моя мама долго не принимала мою ориентацию, но сейчас процесс пошёл. В отличие от многих родителей в Польше и Беларуси, она хотя бы пытается понять. Плюс, она очень любит моего парня и у неё нет другого выхода, кроме как принять нас. А ещё я регулярно устраиваю квир-просвет в виде советов по фильмам и интересным видео на эту тему, которые я скидывал для нее. Мы так же вместе ездили в Берлин, что, как мне кажется, открыло ей глаза на многие важные вещи, ведь там квир персоны ходят по городу за руку и ничего и никого не боятся.
Так что вот: я — гей, активист, беглец и просто человек, который ищет своё место. И я точно знаю: моё место не здесь.
Варя: «Я никогда не чувствовала себя безопасно в Беларуси»
Я определяю себя как квир-человека и в определение квирности также добавляю состояние неустойчивости и финансовой нестабильности, потому что это влияет на ощущение безопасности и (не)возможности встраиваться в существующие системы. А ещё, я всегда добавляю, что занимаюсь чем-то еще, чтобы заработать деньги.
Будучи квир-человеком, я никогда не чувствовала себя безопасно в Беларуси. Я нахожусь в партнерских отношениях уже несколько лет и совместная жизнь в условиях съёмных квартир также вызывала тревогу. Образ подружек для владельцев жилья, какие-то дурацкие мелочи вроде оправданий ради совместной кровати или нежелания сдавать квартиру, потому что традиционная молодая пара, в отличие от нас, является гарантом надежности и платежеспособности.
Я не ощущала себя частью квир-фем-сообщества Беларуси. И находилась немного в изоляции, поэтому обстановка была примерно такая: если бы я была в опасности, нашлись бы люди, которые пришли на помощь (или сделали репост), но связи для поддержки или близкого общения построены не были. С другой стороны это также было немного привилегированным положением, так как я ходила на феминистские или художественные мероприятия, мое лицо было знакомым, поэтому какие-то точки входа в такие пространства у меня были.
Я давно хотела эмигрировать из Беларуси по разным причинам: сначала из подросткового снобизма, потом из-за ощущения невозможности нормально зарабатывать, страха за свои идентичности и взгляды, дальше — репрессии и пытки над людьми, а позже участие Беларуси в войне в Украине. В периоды каждой из причин у меня не было денег, поэтому в итоге я переехала наобум: поехала в художественную резиденцию в Германии и осталась там дольше задуманного, а потом оказалась в Польше.
Нужно сказать, что хоть я и использую «я», на самом деле все этапы мы проходили вместе с моей партнёркой, на ходу придумывая стратегии выживания в меняющихся условиях. Мы подхватывали друг друга поочередно, когда одна из нас теряла источники дохода, работу, или силы, мы строили совместное пространство в новом жилье и переизобретали бытовые привычки.
Мы уже год живем в Варшаве, и ориентироваться в городе все легче. Здесь я обращалась за бесплатными консультациями в Центр Беларусской Солидарности, и они помогли мне выйти из отчаяния и наконец податься на легализацию в Польше. А благодаря изучению польского я стараюсь больше ходить на офлайн-мероприятия, и это очень помогает мне чувствовать, что я правда живу в этом городе. В том числе я стараюсь читать на польском и узнавать о том, что происходит вокруг.
Я не чувствую себя комфортно внутри большого круга диаспоры. Я не хочу объяснять, почему другие люди (квиры, мигранты и беженцы не из Беларуси, феминистки, и другие уязвимые группы) продолжают бороться за свою жизнь и свои права, поэтому я взаимодействую с людьми из пузырей поменьше. Моя тактика совсем не кажется мне полезной, но в данный момент я распределяю свои ресурсы таким образом и очень благодарна людям, которые находят силы на объяснения и борьбу.
Я слежу за тем, что обсуждают в местных квир-сообществах. Их повестки, конечно, очень отличаются от белорусских. Например, летом в Варшаве были три прайда, и каждый проходил под разными заявлениями. Некоторые квир-люди критиковали прайды за сотрудничество с корпорациями и неясную позицию насчет Газы и Израиля, кто-то критиковал их за внутренние конфликты, из-за которых прайды размножились. Я думаю, за этим полезно следить как минимум для того, чтобы не забывать, что квир-люди — это не однородное сообщество, и у разных групп разные политические взгляды и стратегии.
Сейчас в Варшаве и других городах, существуют свои квир-комьюнити, в которые входят белорусы, украинцы, поляки и представители других стран. Уже не первый год подряд белорусы имеют отдельное место в колонне на параде равенства, который проходит не только в столице, но и в других польских городах.
Как и в Беларуси, я делаю каминг-ауты (всегда серия, а не событие в один момент) перед людьми, когда чувствую себя в моменте устойчиво. Иногда мне проще быть героиней статьи о квир-людях, чем открыться перед человеком в диалоге, потому что я чувствую себя уязвимо перед возможной агрессией или вопросами из любопытства.
Мне тревожно и местами страшно быть квир-человеком, но в Польше я чувствую себя спокойнее и увереннее, возможно потому, что здесь я больше стараюсь социализироваться (также одна из стратегий выживания) и находить сообщества с близкими для меня взглядами.
Евгений: «Безопасного круга общения не стало»
Евгений, 26 лет, проектный менеджер, родился в Минске, сейчас живёт в Варшаве.
Большинство моих друзей уехали за границу, в Минске почти никого не оставалось, и это было первым толчком к моей эмиграции.
Вскоре я поступил в европейский ВУЗ, так я уехал из Беларуси, куда потом стало небезопасно возвращаться.
В Беларуси мне как квир-персоне, в целом, было нормально, но надо понимать, что это было потому, что там ты не можешь себя полностью проявлять. А имея свой круг общения, в котором можешь быть собой, я ощущал себя комфортно. Но, как я уже сказал: многие уехали и безопасного круга общения не стало. Безусловно, дома всегда приходилось вести себя осторожно и следить за своим внешним видом. Например, с радужным шопером в Минске ходить может быть опасным. Что касается гей-знакомств, с этим тоже было не просто. Мало кто идёт на контакт, многие боятся.
Не могу сказать, было ли в Беларуси квир-сообщество, возможно, я про него не знал, так как в то время только начинал открывать себя как квир-персону.
Мне нравится жизнь в Польше с точки зрения представителя ЛГБТК-сообщества, возможно, потому, что я живу в столице и тут люди более толерантные. Здесь я спокойно хожу с радужным шопером и всем нет до меня никакого дела. Мне это нравится. Только единожды я столкнулся с агрессией в мой адрес из-за него. Было это летом на белорусском музыкальном фестивале на берегу Вислы в Варшаве, где мужчина в майке «Путин — хуйло», стал оскорблять меня из-за моего внешнего вида.
Радует, что в Варшаве проходят прайды, в этом году их было три! Мне нравится, что их поддерживает мэрия города (лично президент Варшавы Рафал Тшасковский участвует в колонне прайда), члены Еврокомиссии и так далее.
Взаимоотношения с белорусским квир-сообществом в Варшаве у меня не сложились. Возможно, потому, что многие там поддерживают Палестину, что для меня неприемлемо. Ведь там явно нарушаются права женщин и ЛГБКТ-персон. Не могу себе вообразить, что можно поддерживать территорию, в которой женщин заставляют носить паранджу, а квир-персон могут закидать камнями.
Читайте также: Секс-компромат, оправдания за ориентацию и фото секс-игрушек. Как государственная пропаганда дискредитирует задержанных
