Сын Ларисы Жигарь, основательницы движения «Матери 328», месяц назад вернулся домой из колонии. Максим отсидел семь лет и вышел на год раньше благодаря амнистии. Лариса рассказала Hrodna.life, стоит ли обществу боятся бывших заключенных, как правильно проводить голодовку и будет ли она дальше бороться за судьбу осужденных по «наркотической» статье.
На пороге быстрее хозяйки появляется собака Джеки и встречает громким лаем. Лариса гостеприимно приглашает в квартиру и проводит экскурсию. Собака успокаивается и скручивается около хозяйки. Пес появился в 2016 году, когда Максим еще был в колонии. Лариса волновалась, что животное не примет сына. Но они быстро подружились. В комнате Максима Джеки устраивается прямо на одежде хозяина.
«Сынок, ты сломаешься?»
События семилетней давности настолько въелись в память женщины, что она пересказывает даже интонации сына и людей, которые занимались его делом. О той истории писали много. 18-летний Максим в 2012 году занимался фотографией, был творческим человеком. Вместе с друзьями они нашли кусты дикой конопли. Собрали их, чтобы потом выкурить. И попались милиции. По ч. 3 ст. 328 УК он был осужден на 8 лет и 1 месяц колонии за 147 граммов конопли. Максим был самым младшим среди осужденных и получил самый большой срок.
Он попал в ИВС 13 ноября. Максим после колледжа пошел на допрос. Там ему предъявили обвинение, забрали телефон и увезли на Гая. Он сообщил об этом матери с телефона адвоката.
«И у меня слезы, просто слезы все застилают. Я только спросила: сынок, скажи, пожалуйста, ты зламаешся или нет? Он говорит: ну не знаю, мам», — говорит Лариса.
Максим находился в гродненской тюрьме, пока шло следствие. С января до мая шел процесс, было около десяти заседаний. Приговор ему вынесли 8 мая 2013 года. 25 июля рассмотрели кассационную жалобу. Приговор оставили без изменений. 19 августа 2013 года Максим приехал в ПК-22 «Волчьи норы» в Доманово около Ивацевич. 29 ноября 2019 года вернулся домой.
Дедушка подполковник поддерживал внука
У Ларисы трое детей. У старших уже свои семьи, дочь Ольга живет в Гродно, сын Миша — в Питере. За семь лет, что не было Максима, Лариса похоронила своего отца, свекровь и мужа. Последний погиб трагически: в 2016-м ремонтировал крышу на даче и, пролетев пять метров, упал в котлован. Он пролежал несколько месяцев в искусственной коме и умер. Смерть мужа Лариса называет самым тяжелым моментом за семь лет. Максим не попал на похороны. Последнее фото отца было с сыном все семь лет.
— И буквально год не дождался его дедушка. 3 сентября 2018 умер мой отец. Он всегда очень переживал за внука. Во все структуры дед — подполковник в отставке — писал, что внука осудили несправедливо и такое наказание нельзя давать «первоходам», — говорит Лариса.
Она 25 лет проработала старшим кассиром в Национальном банке. Доработала до пенсии и ушла. Говорит, могли бы продлить контракт, потому что она была на хорошем счету. Считает, что этого не произошло из-за ее деятельности. Но вообще на работе понимали и поддерживали. Один из охранников приходил на все судебные заседания.
Одна передача — 30 килограмм
На сборе в колонию была неделя. Лариса рассказывает, что собирала сыну: спортивный костюм, резиновые тапки, по две пары трусов, маек, две-четыре пары носков, сигареты, кофе-чай. Немного еды: колбаса, сыр, конфеты.
В колонию был этап. Это когда к пассажирскому поезду цепляют вагон с решетками и охраной, и там едут осужденные. Лариса говорит, что сыну повезло. Его этап длился сутки. А иногда он растягивается на трое или пятеро суток. Лариса говорит, что сыну помог Бог. Она ходила в монастырь, заказывала «за здоровье». И в колонии Максима не гнобили, как других заключенных.
— Впервые я обняла сына в 20-х числах декабря 2013 года. Когда его привели — лысый, в черной робе, в черной куртке, во всем черном. Я его обняла… и тут я разрыдалась. На всю гостиницу, на весь коридор, — рассказывает Лариса.
Ехать до колонии в Брестской области — 2 часа 20 минут. С автомобилем помогали бывшие коллеги и сын, когда приезжал из Питера. Одна передача — это 30 килограмм: продукты и пять-десять блоков сигарет. Потом мать сигареты не передавала, так как Максим мог «пошиться» за сигареты. Одна передача Ларисе обходилась в 600−800 рублей. Передачи она привозила на долгосрочные свидания.
При поступлении назначены два долгосрочные свидания (трое суток) в год и четыре короткие — когда разговаривают через стекло по телефону. Когда проходит четверть срока, собирается комиссия. Если заключенный хорошо себя зарекомендовал, имеет хорошую характеристику на работе и принимает участие в жизни колонии, его ставят на улучшенный режим. Тогда дают четыре длинные свидания в год и шесть коротких. Для свиданий на территории колонии есть гостиница. Там 13 комнат. Стоит она 3,50 рубля в сутки.
— А что делать, если нет автомобиля, нет денег?
— Кредит брать. Мы брали кредит. Адвокату мы тогда выплатили 22 млн неденоминированных рублей. Курс тогда менялся, если брать средний, то это 4500 долларов, если низший — 7000 долларов. Отец брал кредит, муж брал. Дочь помогала с зятем. Адвокат был государственным, но мы заключали договор, чтобы он лучше смотрел. О независимых правозащитниках тогда не знали, — говорит Лариса.
В колонии заключенные на государственном обеспечении. Платят только за электричество и воду. Зарплата Максима составляла 1,08 копеек в месяц. Самое большое, что он получал — 10 рублей за работу фотографа. На эти деньги можно было купить три-четыре халвы.
Первое время Максим писал письма каждую неделю. Потом родные перешли на телефонные разговоры. Каждые восемь дней можно разговаривать десять минут по таксофону, к которому покупается специальная карточка с минутами. В Новый год на разговор давали одну-две минуты.
Ранее было четыре таксофона и один-два постоянно ломались. Два года назад провели оптволокно и добавили таксофоны.
Как борьба повлияла на здоровье
Переживания отразились на здоровье женщины. Появились гипертония и остеохондроз.
— Иногда о себе забываешь, так как понимаешь, что еще многое предстоит сделать. Он же еще не на свободе. И если бы не эти две голодовки, которые мы делали в 18-м году… В 18-м я 12 дней голодала. Было очень хорошо. Но потом все равно начинаешь поправляться, — смеется Лариса.
Она говорит, что голодовки были безопасными. Одной из участниц была женщина с международным дипломом по медицине. Она следила за их состоянием. Главное — перед голодовкой хорошо очиститься слабительным, чтобы желудок был пуст и без токсинов. Лучше находиться не в душной квартире, а в деревне. Матери пили кипяченую воду, сырую воду из колодца, шиповник с сорбитом, отвары трав, крапивы.
Также нужно правильно выходить из голода — на бульонах, редкой овсянке, биойогуртах. И постепенно входить в свой режим. В этом году Лариса голодала 11 дней, другие матери — 22 дня. Они потеряли от 6 до 8 килограмм. За их состоянием следили медики.
«Мой сын такой же, как был до колонии»
— А как вы относитесь ко мнению, что это родители виноваты в том, что недосмотрели?
— На круглом столе в 2018 году я говорила, что мы и государство одинаково виноваты в том, что произошло. Я виновата, что где-то пустила что-то на самотек, доверяя своему ребенку. Но вы также виноваты, потому что допустили ввоз наркотиков в страну. У нас же такие квалифицированные следственные органы, наркоконтроль, специальное оборудование. Нельзя обвинять одних только родителей. Многие родители работали на двух работах, чтобы обеспечить ребенка, и не досмотрели.
Максим учился в 29-й школе (сейчас 7-я гимназия) с танцевальным уклоном. Потом ушел в вечернюю школу и поступил в технологический колледж на повара. Там он проучился два месяца до того, как попал в изолятор. На суде у Максима были хорошие характеристики из школы и из колледжа. Его приходили поддержать одногруппники, куратор, давние подруги. «У меня очень тактичный, добрый, сдержанный парень. Он никогда не вредил. Иногда не хотел учиться — это так. Он творческая личность, левша».
— Я вижу своего сына. На него колония не повлияла. Где-то может есть в подсознании, что это семь лет перечеркнутой жизни. Он ушел 18-летним подростком. Многие в этом же возрасте и возвращаются. Они не осознают, что ему уже 25, что они получили образование, стали зарабатывать, — объясняет Лариса.
Женщина рассуждает о влиянии заключения на психику. Говорит, что должен быть индивидуальный подход. Некоторые выйдут — и сразу пойдут приобретать вещества. У некоторых есть обида на государство, и они могут объединиться в группировки и мстить. Важно ресоциализироваться после заключения.
Насколько это трудно, можно узнать из опыта другого бывшего заключенного — Станислава Цыбинского. Максиму повезло. Он нашел работу. В тюрьме он получил диплом о профессионально-техническом образовании и научился шить. Ему это очень нравится.
— Можно ли построить отношения после тюрьмы? Девушки не боятся?
— Он сказал пока так: «Знаешь, мам, у меня сейчас много дел. Сейчас мне не до девушек». На «химии» он переписывался с девушкой из Польши. Не скрывал, что он на химии. Она не боялась. Как многие говорят: «Ну ты же не убийца. Я вижу по переписке, что ты нормальный парень». Хотя иногда стоит проверить, — говорит Лариса.
А что, если заключенный — сирота? Никто не поможет финансово, юридически, психологически. Поэтому многие матери занимаются благотворительностью, присылают посылки и небольшие переводы, пишут письма и составляют договора, чтобы заниматься такими.
DVD и стенгазеты
Лариса говорит, что в колонии люди не особенно оторваны от жизни. Там было DVD, матери передавали диски с песнями и музыкой. Заключенные играли на гитарах, там был ансамбль, готовили концерты, выпускали стенгазету. Было телевидение со спутниковой антенной. Смотрели все от футбола до международных фестивалей. «Это же не 10−15 лет без права переписки», — говорит Лариса.
Также Максим удивлялся новым деньгам и изменениям в Гродно. Когда он еще был на «химии», друг проводил ему трансляции, показывая, как изменился город.
В колонии, рассчитанной на 870 человек, было 1200 заключенных
Лариса говорит, что сын благодарен ей за ее деятельность. В 2015 с выходом Декрета № 6 в колонию заезжало по 25 человек два раза в неделю. В колонии, рассчитанной на 870 человек, было 1200 заключенных. Тогда на встрече зимой ребята просили организовать какое-то движение. И в июле матери объединились.
Сейчас движение насчитывает несколько сотен человек. Среди них не только матери, но и отцы, жены. Из него вышли другие организации — «Наше право», «CHILDREN — 328», «Справедливый приговор». В 2020 году Лариса Жигарь снова попытается зарегистрировать «Движение матерей 328». Они сейчас существуют почти в каждом регионе.
Верила ли в беларусские выборы
В прошлом году Лариса Жигарь стала кандидатом в депутаты парламента. Еще одна мать-328 Татьяна Каневская из Гомеля также баллотировалась.
— Никогда не имела иллюзий. Думаю: пойду! Всякое же бывает. Меня знают как общественного деятеля. Я никогда их [власти — авт.] не упрекала. Я приходила на конструктивные диалоги: показать, в чем ошибаются, и подумать вместе, как решить проблему.
Лариса говорила не только о проблемах осужденных за наркотики, но и о «тунеядцах», повышении пенсионного возраста. Но депутатам так и не стала.
«Говорили, что это десять сумасшедших мамашек»
Основной результат работы «Матерей 328» — низшая часть срока сокращена на два года, а впервые за пять лет применили амнистию к ч.3 ст. 328. Далее активисты будут работать с другими частями статьи.
— Это большой результат. Нас никто не хотел слушать, говорили, что это десять помешанных мамашек. Когда мы ходили, не думали, что будет положительный результат. Теперь видишь, что твоя работа не была напрасной.
Лариса подчеркивает, что она против всех наркотиков.
— Вы говорите, что сейчас наказывают несоразмерно. А как надо?
— Прежде всего, всегда должен даваться шанс. Для этого нужны, наверное, индивидуальный подход к каждому человеку. Должны изучаться все его характеристики, с ним должны работать психологи, чтобы понять, что толкнуло человека на совершение этого преступления. Ни одна мать ни в коем случае не оправдывает сына. Но наказание должно быть соразмерно преступлению. Какой он преступник? Теперь что, всех творческих людей, которые принимают, преступниками называть?
— Ваш сын вышел на свободу. Зачем вам сейчас заниматься активизмом?
— Я буду этим заниматься. Это дело всей моей жизни. Я просто нашла свое призвание в жизни.
Я всегда старалась помогать людям. Наркотики не останавливаются, как же может остановиться борьба?
